Месть валькирий - Страница 40

К оглавлению

40

Последнее слово прозвучало как приказ. Буслаев поклонился – коротко, одной головой, держа спину прямой, как это было принято по этикету мрака, – и вышел. Внутри у него все одеревенело.

Арей терпеливо выждал, пока за ним закроется дверь и печать гулко стукнет по очередному договору – это означало, что Мефодий сел за секретарский стол, – а затем, больше не сдерживаясь, скинул всю стопку пергаментов на пол.

Собирая пергаменты, Улита осторожно взглянула на лицо начальника русского отдела. Ей редко приходилось видеть его в таком гневе. Ноздри расширились, щеки и лоб пошли красными пятнами.

– Ненавижу... Ловкий, скользкий, жалкий комбинатор! Ты все предусмотрел, не так ли? – сдавленно крикнул он, глядя на портрет Лигула.

Начальник канцелярии на картине вежливо улыбнулся.

– Ты играешь краплеными картами! Ты поставил парня в обстоятельства, когда он должен либо быть убитым, либо убить. Убьет – навек перечеркнет себе путь к свету.

Горбун закивал, округлил глаза, надул щеки в театральном ужасе. Арей, мол, мечник мрака, а говорит такую кощунственную вещь! Какой путь к свету? Вах-вах!

– Однако ты больше надеешься на первый вариант. Что в бою падет Меф, не так ли? Если валькирия прикончила ведьму, то расправиться с учеником стража, пусть даже это сам Мефодий Буслаев, ей вполне по силам, – продолжал Арей.

Лигул закатил глазки. Как, мол, не стыдно так думать! Да я Мефодию отец родной, а заодно мама, тетя и бабушка! Арей шагнул было к портрету, томясь от желания расправиться с ним, однако вовремя сообразил, что портрет – это еще не сам Лигул. Стоит ли уподобляться собаке, которая, боясь укусить бьющего ее хозяина, вцепляется зубами в его висящие на стуле брюки? Взяв портрет за края рамы (не зная, что Арей собирается делать, горбун трусливо присел), он аккуратно повернул его лицом к стене.

– Детка, ты поставлен в угол! Сопи носом в стенку и думай над своим поведением! – сказала Улита.

– Перестань! Да ну его совсем... – поморщился Арей.

– А помочь Мефу мы не можем? Ну, скажем, сами заколем эту валькирию? Нет валькирии – нет проблемы, – предложила ведьма.

Арей беспомощно сжал и разжал огромную руку.

– Это невозможно! Никто не просил Мефодия принимать от ведьмы этот проклятый дар! Теперь мститель он, хоть ты тресни. Мы сможем разобраться с валькирией только в том случае, когда она уже убьет Мефодия... Иначе опозорим его и нарушим все кодексы... А тут еще вызов! Лигул отрезал нам все возможности к отступлению!

Глава седьмая.
БЕЛЫЙ КЛОУН, ТЕМНЫЙ МАГ

Нередко случается, что человек, оказавшийся в объятиях мрака, узнает об этом последним, когда для других это давно очевидно.

Инструкция стражей света № XII

– Утром я вешала шторы. На то место, которым я вчера ударилась о дверь, сегодня я уронила карниз. Ну не подлость, а? – спросила Зозо.

– Подлость, – печально согласилась Даф.

С Зозо вечно происходило что-нибудь подобное. Двери маршруток хлопали ее по пальцам, а голуби нарочно садились на козырек подъезда и поджидали, чтобы капнуть ей на новый жакет. Факты есть факты. Мать Мефодия была с окружающим миром в прочной и долговременной ссоре.

Они сидели на кухне вдвоем. Зозо и Дафна, заглянувшая, чтобы захватить свой рюкзачок Эдя и его загадочная невеста уехали еще утром, таинственные, как два недобитых шпиона. Закончив разглядывать синяк, Зозо переключилась на свои пальцы.

– Вот, Даша, что я хочу тебе сказать! – заявила она, с удовольствием созерцая их. – Запомни один раз и со ссылкой на меня. О том, насколько хорошо природа потрудилась над женщиной, можно судить только по пальцам ног и по форме ногтей. Если пальцы не проработаны или ногти неизящны – природа схалтурила.

Даф запомнила. Как у всех стражей света, память у нее была уникальная. Если хорошо постараться, она смогла бы даже сказать, чем пах ветер 14 августа 1291 года, или с закрытыми глазами воспроизвести страницу газеты, которую читал старик в троллейбусе и на которую она лишь однажды искоса посмотрела.

– Ах, Дашенька! Я думаю сходить к гадалке. Не снимет ли она с меня венец безбрачия? – продолжала щебетать Зозо.

Даф опешила.

– Какой-какой венец?

– Безбрачия.

– Чушь какая-то! – честно сказала Даф. Все же она прищурилась, проверяя, нет ли над Зозо ауры невезения. Да нет, как будто все в порядке. Значит, неприятности Зозо иного сорта.

– Ты еще маленькая, чтобы обсуждать с тобой такие важные вещи, как венец безбрачия! Вот лет через... э-э... двадцать, если хочешь, вернемся к этому разговору... – надулась Зозо.

– Хорошо, – согласилась Даф и честно сделала себе пометку в мысленном блокноте: «Вернуться к такому-то разговору через семь тысяч дней». Считать лопухоидное время в днях было гораздо удобнее.

– Но вы же были замужем за отцом Мефодия? Какой же венец безбрачия? – спросила она.

– Это было не замужество. Это была трагическая случайность, – с пафосом произнесла Зозо.

– Зато у вас есть Мефодий! – сказала Даф, думая, выиграла ли она лично от того, что Мефодий существует, или нет. Жила бы себе в Эдеме. Летала бы каждый день. Не жизнь, а малина.

Но поразмыслить об этом ей не удалось. Зозо внезапно выдала знаменательную фразу, вошедшую впоследствии во все юмористические книги света:

– А вообще мне всегда хотелось, чтобы Мефоч-ка был девочкой. Хоть бы поболтать с ним можно было по-человечески. А то что толку в этих мужиках? Забегает раз в сто лет и на все материнские вопросы только невнятно мычит.

Даф попыталась представить себе Мефа девочкой, но тотчас воображение ее зашло в тупик. Девочка из него выходила больно уж нескладна.

40