– Перестань! Не выставляй себя на посмешище! Разве ты не понимаешь, что они выиграли! Доказали, что Суд невозможен, – сказала она с раздражением.
Таамаг хмуро замолчала. Раз уж Хаара так говорит, то что остается? Она махнула рукой и, не прощаясь ни с кем, исчезла. Хаара последовала за ней.
– Что ж, на этот раз ты избежала Суда Двенадцати, одиночка! Но это ненадолго, поверь мне! – перед тем как скрыться в золотистом сиянии, угрожающе шепнула Ирке Филомена.
– Тебе не идут косички. Попробуй что-нибудь другое, – посоветовала ей Ирка.
Последней из валькирий в воздухе растаяла Фу¬лона, желавшая, видно, убедиться, что никто не тронет одиночку и Буслаева.
– Мы увидимся нескоро, одиночка. Твоя дорога пролегает в стороне от нашей. Хорошо ли, плохо ли – так было всегда. Но впредь, очень прошу тебя, не церемонься с мраком, – сказала она и, ободряюще улыбнувшись Ирке, исчезла, чтобы присоединиться к своей сияющей рати.
Истоптанный газон опустел. Там, где лежали ведьмы, теперь серели лишь кучки серой земли, похожие на кротовые норы.
– Уф, мама дорогая! Наконец-то свалили! Я думал, эта баскетбольная команда нас запинает! – выдохнул крайне довольный Антигон.
Меф случайно посмотрел на валькирию-одиночку и встретился с ней глазами. Взгляд ее беспокоил Мефа. На дне ее глаз был жаркий, тревожный блеск.
– Да что с тобой такое, валькирия? То ты сражалась спустя рукава, а теперь это? Ничего не понимаю! Я даже не знаю, как тебя зовут! – сказал он с недоумением.
– И никогда не узнаешь! – сказала Ирка. Эссиорх, отрезвляя, коснулся ее волос.
– Нам пора! Не надо! – сказал он мягко.
Ирка с болью взглянула на Эссиорха.
– И что, никогда? В самом деле? – тихо спросила она.
Эссиорх ничего не ответил.
– Да, знаю... Валькирия должна любить всех одинаково, никого не выделяя, и не может быть счастлива в любви. Или того, кто полюбит ее, ждет гибель... Никто из прежних знакомых валькирии не узнает ее. Валькирия не должна открывать никому тайны. Иначе тайна защитит себя сама и услышавший ее умрет. Так? – продолжала Ирка с болью. Она цитировала наизусть, и слова падали, точно хрустальные шарики.
– Не буду обманывать! Есть вещи, которых не изменить никому... А теперь едем! Будет лучше, если ты сделаешь это сейчас, не затягивая!.. – наконец ответил Эссиорх.
Он завел мотоцикл, дал Ирке сесть сзади, и они умчались, оставив быстро растаявшее бензиновое облако. Последним, бубня что-то про «сумасшечкин домик» и про «без стакана не разберешь», исчез Антигон с пунцовеющим носом.
Мефодий остался один на истоптанной земле у старого клена. Некоторое время он простоял в задумчивости, а затем вышел на асфальтовую дорогу и побежал по ней что было сил, точно убегая от самого себя. И если мрак еще не расступился, то свет определенно забрезжил. Хотя бы над парком, где, словно рассеченная золотым мечом, расступалась мгла.
Почести изменяют нравы (лат.) Плутарх, «Жизнь Суллы», 30.
Честная смерть лучше позорной жизни. (Тацит. Агрикола. С.33)
Изящество не мужское украшение (лат.). Сенека.
Не приносит осенью плодов то дерево, которое не цвело весной (лат). Петрарка.
Не приносит осенью плодов то дерево, которое не цвело весной (лат). Петрарка.