Месть валькирий - Страница 20

– Отлично... просто отлично... – сказал Багров себе под нос.

– Что ты там высматриваешь? Там же ничего нет, – удивилась Ирка.

Матвей молча повернулся к ней. В руках у него возник голубь, белый до ослепительности. Маленькая голова, изгиб шеи и тугая грудь говорили о породе. Птица косилась на Багрова тревожно-ошалелым взглядом. Должно быть, еще секунду назад она спокойно сидела в элитной голубятне.

Деловито осмотрев птицу, Матвей передал ее Ирке.

– Дохни на голубя, валькирия! Отдай ему частицу себя! – приказал он.

– Зачем?

– Потом поймешь. Сделай то, что я сказал... Так нужно!

Ирка послушно взяла птицу. Голубь был упругим, теплым, вполне материальным. Бьющийся комок жизни с торопящимся сердцем. Нахохлившись, голубь недовольно шевелился в руках у Ирки, пытаясь высвободить крылья, и скашивал на нее глаза. Ирка подула ему на голову, и тот сразу притих, ловя клювом теплый воздух.

– Готово? – нетерпеливо спросил Багров, внимательно глядя на голубя. – Умница, то что надо!.. А теперь подойди к краю крыши, вот сюда... Подошла? Бросай его!

– Что, прямо вниз? – нерешительно спросила Ирка, которой даже смотреть тревожно было с такой высоты.

– Смелее бросай! Не разобьется! Это же птица! – приказал Багров.

Ирка нерешительно подбросила голубя. Тот сразу раскинул крылья и, подхваченный упругим ветром, стал кругами снижаться. Ирке он напоминал газету, сорванную ветром с балкона. Такой же порывистый, полный непредсказуемого изящества полет и то же мгновенное замирание с распластанными крыльями.

Напружинившись, точно охотящийся кот, Багров следил за птицей. Его голова нависала над пустотой.

– Приготовь дрот! Скорее! Когда что-то почувствуешь – бросай!.. – приказал он.

– Бросай?! В кого?

Багров сердито взглянул на Ирку и сразу же снова на голубя. В его взгляде читалось, что если что-то надо объяснять, то объяснять не надо.

– В меня! – сердито передразнил он, – Разве не понятно? Где копье?

Вскоре голубь стал не крупнее белой точки. Несколько раз точка исчезала, но потом появлялась вновь. Далекое детское воспоминание проснулось в памяти Ирки.

Вот она стоит на берегу пруда и смотрит, как отец ловит рыбу. Сильный ветер с берега лохматит рядом стоящие ивы и надувает ей, Ирке, платье. У нее мерзнут ноги, но ей все равно почему-то весело. Поплавок – юркий упитанный призрак с красной верхушкой – мелькает в сильной ряби, изредка показывая пенопластовое брюхо, такое же мимолетно и остро-белое.

Голубь почти достиг земли, когда что-то быстрое и темное отделилось от стены дома. Белую точку закрыла темная тень. Ирка удивленно заморгала, не понимая, что происходит.

– Бросай! Ну-у! – страшно крикнул Багров.

Дрот сам собой хищно рванулся из Иркиной руки, но она, жалея птицу, сжала пальцы и не пустила его. Темная тень исчезла. Ирка опустила руку.

– Почему ты не бросила? – тяжело дыша от гнева, спросил Матвей.

– Там же птица! Я бы попала в нее!

– Правильно. Именно в птицу и надо было кидать!

– Ка-ак?

– Дрот бы поразил ее вместе с тенью! Для этого я и выбрал белого голубя! Нужна была хорошо заметная мишень! – пояснил Багров.

– Мишень? Но он же живой! Ты что, не понимаешь: голубь – живой! – вознегодовала Ирка.

– Был живой. Есть такой хороший земной глагол: был, – спокойно перебил ее Матвей.

– То есть как?

Глянув с крыши вниз, Багров сжал и сразу же разжал ладонь. Ирка увидела невесть как оказавшееся в ней окровавленное перо.

– Полуночные ведьмы ненавидят птиц. Патологически. Я знал, что она не удержится... У тебя был хороший шанс прикончить ведьму. Ты им не воспользовалась, – устало сказал Матвей.

Ирка не поверила своим ушам.

– Значит, выпуская птицу, ты заранее знал, что она обречена? – спросила она, мучительно вглядываясь ему в глаза в поисках ответа и боясь, очень боясь получить этот ответ.

Багров пожал плечами.

– Что из того, если знал? Когда ты ловишь рыбу на червя, тебя очень смущает судьба червя?

– Ты знал, – убито сказала Ирка. В ее сердце обвалился карточный дом.

– Нельзя, в конце концов, быть такой сентиментальной! Ты не слезливая художница, которая ловит на кухне мотыльков в коробок, чтобы отпустить их в лесу! Ты – гвардия света! – воскликнул он.

Ирка грустно смотрела на него. Простить ему птицу – такую живую, – на которую она только что дышала, она не могла.

– Это нечестно! Я думала, что... И потом, ведьма была совсем не готова! – негодуя, начала она.

– Не надо думать! Это война! – рассердился Багров. – Знаешь, сколько народу в Тартаре могут сказать: «Он поступил нечестно! У нас же было перемирие!»

– Но мы не в Тартаре! Светлые не должны так нападать! – отрезала Ирка.

Багров согласился с ней, вскользь заметив, что именно по этой причине темные живут в среднем гораздо дольше.

– Они не тонут в сентиментальных соплях, когда доходит до дела, – заметил он.

Ирка не слушала его. Тоска, что кто-то, казавшийся близким, оказался чужим и жестоким, – навалилась на нее дряблым брюхом. Памятью ладоней она ощущала еще теплые тугие бока птицы, от которой осталось одно окровавленное перо. В данную секунду Багров казался ей хуже, чем полуночная ведьма. В ведьме, во всяком случае, она никогда не разочаровывалась.

Повернувшись (Матвей продолжал говорить что-то, но она не слышала голоса, хотя рот его и открывался, как у марионетки), она бросилась бежать. Не думая куда, не думая зачем. Просто чтобы не видеть его. За вентиляционной трубой, откуда явственно доносился запах пригоревшего молока, она поспешно сдернула куртку и стала превращаться в лебедя. К тому времени, как Матвей нашел ее, трансформация почти завершилась.