Месть валькирий - Страница 61

К оглавлению

61

К Ирке подошла Филомена.

– Я не буду говорить много! Я не позволю мраку обвинять нас в трусости. Если ты не осмелишься поднять копье на Буслаева, я стану твоим врагом, Прощай! – произнесла она сухо.

Филомена махнула рукой и исчезла вместе со своим оруженосцем, который, как Ирке показалось, все это время смотрел на нее с жалостью.

Теперь рядом с Иркой оставалась лишь одна валькирия – Гелата.

– Не обижайся на Филомену! Я знаю, что ты ей не нравишься, но она неплохая. Филомена не так давно потеряла в бою оруженосца. Ей больно, и она хочет, чтобы мрак за это ответил, – дружелюбно сообщила она.

– Как это случилось? – спросила Ирка с жалостью.

– В бою и не такое бывает... Нежить отхлынула, и стала отступать. Филомена стала преследовать ее, оставив оруженосца без прикрытия, а когда вернулась, ее оруженосец был обезглавлен кем-то из вернувшихся стражей. Более того, его голову стражи унесли с собой.

– Зачем? – с ужасом спросила Ирка.

– Возможно, стражи считали, что я смогу его оживить. Я же валькирия воскрешающего копья, К сожалению, они ошибались. Возможности моего копья не так уж велики, – просто ответила Гелата.

Ирка задумчиво скользнула взглядом по траве.

– Знаешь... возможно, ты меня поймешь... я представляла себе валькирий другими. Совсем другими, – призналась она.

– Добрее и мудрее? – с улыбкой уточнила Гелата.

– Да, правда. Гораздо человечнее.

Гелата удовлетворенно кивнула.

– Распространенная ошибка. Представлять себе свет совсем светлым опасно. Эта дорога ведет к разочарованию. И потом, что же ты хочешь? Валькирии не были изначально сотворены светом. Первые валькирии – а из них осталась лишь Фулона – служили еще древним языческим богам. А это значит, что они были наследницами хаоса...

Оруженосец Гелаты – здоровенный медноволосый парень – наклонился, и что-то шепнул ей.

– Прости, но мне пора! – сказала Гелата Ирке. – И вот еще... Не сочти меня навязчивой, но я бы советовала тебе не откладывать сражение с Мефодием Буслаевым! Он – угроза свету. Лучше, если он погибнет теперь, совсем юным. Во всяком случае, эйдос его не попадет в плен к мраку. Конечно, правила запрещают нападать на тех, чей эйдос еще не определился, однако тут случай особый. Эйдос этого юноши фактически обречен.

– НО Я НЕ ХОЧУ ЕГО УБИВАТЬ! Я давно знаю его! Он... он мне дорог! – крикнула Ирка.

Гелата долго молчала. Затем вздохнула. В ее глазах блестели слезы.

– Боюсь, это тот случай, когда из комнаты ведет только одна дверь. Пощадишь ты – Буслаева убьют Филомена или Хаара. Но, всего вероятнее, Сэнра. Она очень опасна, хотя все время молчит... Или же он станет убивать нас одну за другой. Так что лучше сделай это сама. По праву любви. До встречи, валькирия-одиночка!

Поляна опустела.

Глава двенадцатая.
ПЕНДАЛЬГОГИКА – МАТЬ ВСЕХ НАУК

Сдавшийся не прав всегда.

Двенадцатая скрижаль света.

Размышляя, как ему захватить валькирию живой и потребовать у нее ответа, Меф вернулся в резиденцию мрака. Он толком не помнил, как добрался до Большой Дмитровки. Ноги сами несли его. По дороге он дважды мысленно окликнул Даф, но ответа почему-то не получил. Это его обеспокоило немного, Обычно Даф отзывалась сразу.

Дуется, что забрал у нее кота. А когда увидит, как его изодрали, вообще взвоет, – подумал Меф.

Депресняк дремал у него на руках. Один глаз у кота был закрыт, а второй прищурен. На всякий пожарный случай. В чьи бы руки кот ни вверял свою лысую тушку, он всегда делал это с большой подозрительностью.

– Между прочим, у Даф ты ездил всегда на плече! А здесь что на руках? Это наглость! – сказал ему Меф. Депресняк повернул морду и лениво лизнул царапину на боку, словно говоря: Я раненый! Ты что, не видишь?

На Большой Дмитровке, 13 Меф осторожно поднялся наверх. В гостиной было темно. Электричества Арей упорно не признавал.

– Только ученый осел может верить, что в проводах есть какой-то ток. На самом деле двести миллионов грешников бегают внутри проволоки, чтобы еще один грешник, временно живой, ковырял в носу пальцем, – говорил он.

Мефодий считал, что в гостиной он один, пока Депресняк негромко не зашипел. Буслаев увидел, что в темноте, в глубоком кресле у окна, сидит Мошкин и смотрит на потолок, где причудливо повисают гроздьями мудреные ледяные наросты.

– Что ты делаешь? – спросил Меф.

В голосе его прозвучала тревога. Мошкин, вдохновенно откинувшийся на спинку кресла, с лицом, закинутым вверх, был похож на могучего алхимика, который беседует с облаком.

– Рисую. Не мешай! отвечал Мошкин. Не отнимая взгляда от ледяных наростов.

– Посмотреть можно? – спросил Меф, уверенный, что получит отказ.

– Да, можно, – неожиданно разрешил Мошкин.

– Все равно, когда я уйду, лед растает... Зажги свечу! Она на столе.

Мефодий шагнул к столу, и свеча вспыхнула под взглядом. Тени заплясали по потолку. Буслаев увидел бесконечную вереницу ледяных королей, идущих в ряд. Их было не менее сорока. Все в полном убранстве, все унылы. У каждого на лице мысль, что всесилие, казавшееся им при жизни таким абсолютным, оказалось пшиком.

И смешон, и жалок этот сменяющийся ряд мимолетных властителей. Сколько хватает дрожащего языка свечи, – всюду идут короли.

– Ну как? Не слишком нелепо, нет? – прозвучал в темноте обеспокоенный голос Евгеши.

– Нет. В этом что-то есть, – сказал Меф задумчиво.

– А ты понял мысль? Что в дурной бесконечности вообще нет смысла, если она не несет чего-то хорошего, выделяющего из ряда? Да?

Меф кивнул, чтобы не отвечать. Картина в самом деле зацепила его. Правда, Евгеша своей неуверенностью мешал впечатлению, которое было бы гораздо сильнее, не торчи рядом его создатель. Невозможно любить картины художника и книги писателя, если знаешь его лично, – со знанием дела рассуждала как-то Зозо Буслаева.

61