Эдя вопросительно скосил глаза в сторону той части комнаты, что занимала его сестра, но тотчас вспомнил, что Зозо ночует у подруги. И очень маловероятно, что у нее возникла охота приезжать среди ночи для того только, чтобы связать брата веревкой. Такое продуманное злодейство было вообще не в характере Зозо. Она скорее бы уж метнула под горячую руку сахарницу или бросилась колотить брата диванной подушкой.
– Эй! Кто тут? – окликнул Хаврон нервно.
Женщина обернулась. Черты ее лица во мраке казались расплывчатыми. Эдя узнал свою невесту. В неверном лунном свете в руке Милы что-то беллетристически сверкнуло. Хаврон сообразил, что Мила зачем-то взяла большой кухонный нож для разделки мяса.
– Что за фокусы, милая? Где ты взяла веревку? – с предельной мягкостью поинтересовался он.
Проигнорировав вопрос, Мила озабоченно потрогала лезвие большим пальцем.
– Я думала, острее... Ну, ничего, в крайнем случае, можно и когтями! – пробормотала она деловито.
Эде стало жутко. Веревка, лунная ночь и девушка с ножом, определенно сбежавшая из психиатрической лечебницы. Прекрасные декорации для городского романа с заскоками.
– Мила, что с тобой? – спросил он. Его невеста скривилась.
– Я не Мила. Прекрати произносить это нелепое имя!
– Не Мила? А кто ты?
– Зуймурзунг.
– Как-как?
– Зуймурзунг. Имя Мила подыскала мне Байтуй. Это единственное человеческое женское имя, которое она вспомнила. Я не вспомнила вообще ни одного, – холодно сказала невеста Эди.
– Замерзунг? Мне вообще-то тоже холодно, – неосторожно пошутил Хаврон и сразу пожалел об этом, потому что его невеста рявкнула:
– Не прикидывайся идиотом! Ты и так слишком вошел в роль! Я Зуймурзунг! Полуночная ведьма!
– Вот и я говорю, что Зуймурзунг. Ты не развяжешь меня, чтобы я мог попытаться его записать? А потом, если хочешь, будем разучивать его хором! – осторожно предложил Хаврон.
Как-то он проработал полгода в одном специфическом клубе, который посещали очень специфические люди. Там Эдя научился не удивляться, когда ему сообщали о заговоре фиолетовых червячков или с виду приличный посетитель начинал торопливо сдирать с ноги ботинок, чтобы размешать соль в томатном соке плавательной перепонкой.
Зуймурзунг подышала на нож и вытерла его рубашкой.
– Я к тебе привязалась. Ты очень забавный, Эдя Хаврон... Я раньше ни к кому так не привязывалась. Но работа есть работа, сказала она.
– А что за работа? – спросил Эдя.
– Ты уверен, что действительно хочешь знать? Мне придется вырезать твое сердце и забрать его с собой.
– Се... Почему? – едва выговорил Хаврон.
– Час пробил! Семя мрака отогрелось. Осталось бросить его в чан с мертвечиной – и полуночных ведьм будет много, очень много. Валькириям не жить! Никогда! – сказала Зуймурзунг хрипло.
Из ее глаз, ставших вдруг узкими, брызнул зеленый свет. Казалось, он исходил не только из глаз, но сквозил из пор кожи, которая фосфоресцировала теперь, как гнилая рыба. Лицо осталось тем же, но это было уже другое лицо, в котором не осталось ни на копейку человеческого. Такое лицо невозможно было любить. Эдя ужаснулся. Наполовину циник – наполовину идеалист, он успел-таки сотворить себе розовую мечту. Мечту, которая в это мгновение разбилась.
– Так ты обманула, когда сказала, что меня якобы хотят убить в будущем? – ругая себя за глупость, спросил Хаврон.
Зуймурзунг ухмыльнулась. Когда она смеялась или говорила, такое же зеленое свечение, что лилось из ее глаз, подсвечивало изнутри ее зубы.
– Обманула? Почему? Я сказала правду. Меня и прислали, чтобы я тебя убила. Не думаю, что Керенга или Дадаба справились бы лучше. Твое сердце разорвалось бы от ужаса прежде, чем семя мрака успело бы отогреться. – Губы Зуймурзунг искривились в привычном раздражении на сестер. Глаза вновь вспыхнули.
Эдя, наученный горьким опытом, резко отвернулся, обожженный ее взглядом. Он не мог коснуться руками лица, но готов был поручиться, что ему опалило ресницы. Хаврону стало вдруг безразлично, что с ним будет. Страха он почему-то не испытывал. Разочарование было гораздо сильнее. Темень за окном лишь усиливала безнадежность. – Если хочешь убить меня – убивай скорее! Чего ты тянешь? – поторопил он.
К его удивлению, Зуймурзунг покачала головой.
– Прости, не могу. Потерпи!
– Что, жалко?
Зуймурзунг расхохоталась.
– Смеешься, яхонтовый? Это только в любовных романах графиня роняет кинжал и, падая на шею к возлюбленному, захлебывается в соплях. Нет, когда будет надо, я прикончу тебя без всяких сантиментов...
– Как убила тех птиц в витрине? – пораженный внезапной догадкой, спросил Эдя.
Ведьма промолчала. Взгляд ее задумчиво полыхнул, выразив такую ненависть к созданиям воздуха, что Хаврону все стало ясно без слов.
– Так чего мы ждем? У моря погоды? – сказал он, стараясь смотреть в сторону. Глаза ведьмы выпивали из него жизнь и силу.
– Нет, яхонтовый, моря ты уже не увидишь, да и погоды тоже. Чан с мертвечиной давно готов. Они там, совсем рядом, за кулисой бытия. Семя мрака можно было бросить уже и сейчас, однако наши не спешат. – Ведьма небрежно махнула рукой в пространство.
– С какой это свинячьей радости они тянут? спросил Эдя.
Надежда вновь зажглась в нем восковой свечой. Он даже попытался осторожно высвободить руки. Бесполезно. Они были стянуты веревкой так безжалостно, что даже кисти затекли.
– Совсем не для того, чтобы порадовать тебя, будь уверен – заверила его Зуймурзунг. – Просто не все дела еще закончены. Мы мечтаем, чтобы среди мертвых тел в чане оказалось и тело валькирии. Хотя бы одно. Мелко изрубленное, оно сослужит нам бесценную службу.